Вячеслав Петкун: «Рэперы в России заняли нишу рок-музыкантов»

«Половинка», «10 капель» «Танцы», «Оно» — это лишь часть хитов команды, полюбившейся слушателям с момента появления на сцене. Запоминающийся вокал, харизма лидера, точно попадающие в цель тексты и яркие мелодии обеспечили успех коллективу, чью музыку называли по-разному – поп-роком, софт-роком, брит-попом. Какие бы определения ей не давали, главное, что она отличалась от других песен, звучавших тогда на российских площадках. Первый самый яркий прорыв произошел после выхода композиции «Город» в 1999-м. В 2002-м фронтмен начал играть роль Квазимодо в российской версии мюзикла «Notre Dame de Paris», постановке, которую до сих пор вспоминают зрители и критики. Хотя, по словам артиста, сейчас и он, и другие участники его группы стали спокойнее и мудрее, история продолжаются, а интерес поклонников не ослабевает.

Предоставлено пресс-службой артиста.

— Вячеслав, группа «Танцы минус» появилась в середине 90-х, в тот период, о котором у музыкантов остались самые разные воспоминания – как положительные, так и отрицательные. Какие у вас?

— У меня с этим периодом положительные ассоциации, он вызывает приятную ностальгию. Приятна она тем, что времена были вольные, и каждый, имея способности и желание, мог добиться чего угодно в любой момент. С людьми происходили совершенно неожиданные метаморфозы. Это касается и музыки, и других видов творчества – кино, например, и бизнеса. Жизнь бурлила, многие пытались делать какие-то открытия, и это работало. Появилось очень много клубов, неограниченное количество возможностей. Очень жаль, что мы не воспользовались этим впоследствии, и тенденция, проявившаяся в то время, не получила дальнейшего развития. Тогда музыкант мог написать хорошую песню, которая через день звучала на радиостанциях, вещавших хотя бы на два больших города, а через три дня ее уже все знали, потому что к этому был интерес, такой, как сейчас к рэп-баттлам.

— Кстати, почему, как вам кажется, за последние годы рэп стал так популярен в нашей стране?

— На мой взгляд, сегодня эта та ниша, которую раньше – в 80-90-е — занимали рок-музыканты. В российской музыке всегда важную роль играл именно текст, никто не воспринимал ее в отрыве от содержания. Сегодня эти тексты, это содержание показывают рэп-музыканты.

— А что происходит сейчас с роком?

— Большое время рока, как и некоторых других направлений, прошло. Никто же сейчас не ходит в штанах с заклепками, не вопит истошным голосом, играя треш-метал. Есть, конечно, какие-то маргинальные персонажи, но среди общей массы их не так много. И те люди, которые раньше могли бы исполнять рок-музыку, пишут те же самые тексты, насыщенные смыслом, только уже на новом витке, облекают их в другую форму. Фактура изменилась.

— Как вы чувствуете себя на современной сцене?

— Вполне комфортно и спокойно. Мы давно уже не пытаемся кому-то что-то доказать, кого-то перепрыгать, мы заняты собой, каждый – своими делами, а параллельно, в свободное от этого время – еще и совместным творчеством. Наверное, скоро сядем в студию и снова что-нибудь запишем.

— Многие артисты говорят о том, что публика всегда просит исполнить старые хиты, но часто настороженно относится к новому материалу. Насколько восприимчивы к переменам ваши поклонники?

— Я думаю, они готовы и к новому тоже. Их же не приводят на наши концерты на привязи, они приходят сами и, наверное, знают, зачем идут, и умеют получать от процесса какую-то радость. На грядущем столичном концерте в Главclub Green Concert 10 ноября будут и всеми любимые вещи и, возможно, сюрпризы.

— Какие знаковые события произошли с группой за последнее время?

— Некоторое время назад мы выпустили альбом «Холодно», до этого – долго пытались это сделать, и все никак не было времени. Весной 2017 у нас вышел EP «Три» на стихи трех поэтов — Ильи Кормильцева («Машины»), Дмитрия Быкова («Психея») и Антона Шагина («Жива»). Продолжаем концертировать…

— В прошлом году вы приняли участие в акции памяти Кормильцева «Иллюминатор»…

— Честно говоря, у меня уже давно отпало желание принимать участие в каких-то акциях, трибьютах, но, копаясь в текстах Ильи Кормильцева, я нашел стихотворение 1981 года, на которое никем до сих пор не была написана песня. Его никто не видел, потому что не так давно часть текстов была найдена «в столе» вдовой поэта Алесей Маньковской. Композиция родилась, вошла в сборник «Иллюминатор», и мне кажется, это хорошо. Мне не нравится, когда произведения перепеваются по несколько раз, а когда вдруг зарождается какая-то новая жизнь – это интересно.

— Как вы подобрали два других текста?

— Что касается стихотворения Шагина, музыка писалась отдельно, это был интересный опыт… Кстати, еще работая над текстом Кормильцева, я думал о том, что никогда еще не пытался распеть чужие стихи. С Дмитрием Быковым мы периодически общаемся. В процессе работы над «Машинами» он давал мне какие-то советы, и появилась идея также сделать композицию на его стихи. Они в основном кажутся не очень подходящими именно для песен, но «Психея» очень гармонично легла на мелодический ряд.

— Какие метаморфозы, по вашим внутренним ощущениям, произошли с «Танцами Минус» за более чем двадцатилетнюю историю?

— Они больше связаны с возрастными, гормональными изменениями. В начале пути мы, конечно, были совершенно бешеными. Я говорю сейчас не о творчестве – мы не играли, в общем-то, какую-то экстремальную, жесткую музыку, но могу сказать, оглядываясь назад, что вели мы себя кое-как. Дальше мы взрослели, менялся гормональный фон, мы становились спокойнее, коллектив превращался в нечто более осмысленное в публичном пространстве, а потом мы решили и вовсе уйти из него, потому что крутиться там постоянно, как раньше, было уже как-то не комильфо (смеется).

— Как влияли на атмосферу в команде изменения в составе, которые происходили в разные периоды?

— Тогда это была часть творческой жизни, сейчас наш состав не менялся уже более десяти лет, так что перемены в прошлом кажутся уже достаточно условными. Другое дело, что сегодня никто из нас не зациклен только на группе «Танцы Минус». Понятно, что это наше общее дело, мы регулярно встречаемся, репетируем, создаем музыку, пишемся на студии, ездим на гастроли, но при этом каждый параллельно занят чем-то своим. Мне как лидеру коллектива значительно упрощает жизнь осознание того, что вокруг меня – самостоятельные, самодостаточные люди. Нам не нужно друг с другом нянчиться.

— У вас всегда получается разграничивать творческую и обычную жизнь?

— Если не перегибать палку – все получается. Нужно понимать, в каком состоянии ты себя гармонично ощущаешь. Когда есть баланс, значит, все в порядке, и ты со всем справишься, если же тебя начинает что-то тревожить или выводить из себя – это повод задуматься о том, как поменять свою жизнь и распределиться.

— Осенью 2001-го, если я не ошибаюсь, вы заявили о роспуске группы, но она в итоге продолжила свой путь… Что тогда произошло?

— Вы понимаете, это была часть тех самых гормональных изменений, о которых я говорил. Помню, тогда я сидел в эфире одной из радиостанций, мне начали задавать вопросы по поводу альбома, а сказать мне было особо нечего, и меня все раздражало… Возможно, была накопившаяся усталость. Вот и сорвалось. Эту информацию, конечно, тут же разнесли по всем источникам. Кстати, тогда поднялся такой неожиданный кипеш, который в итоге решил сразу несколько наших проблем.

— Ну, если без шуток, многие команды – не только те, названия которых никто не помнит, но и ставшие легендарными – те же The Stooges, распадались достаточно быстро по сценическим меркам. В чем секрет долголетия коллектива?

— В том месте, где у меня дача, напротив стоит дом, который за последние лет десять ломают и строят заново уже четвертый раз, чуть ли не каждый раз меняя фундамент. Можно относиться к жизни так – это тоже подход. Но мне он не близок. Я в этом плане более основательный человек. Сравнивая группу с домом, если у меня потечет крыша или что-то случится с полом, я буду чинить его, а не ломать.

— Как вы относитесь к успеху, и от чего он, на ваш взгляд, больше зависит – от целеустремленности, трудолюбия..? Или все-таки удача должна подыграть, а звезды сложиться?

— Для меня успех – это всегда результат каких-то действий человека, не важно, в чем. Важно здесь другое – чтобы со стороны он выглядел равноценным восприятию того человека, который этого успеха добился. В противном случае все выглядит смешно и плачевно одновременно. Так, увы, бывает часто, когда человек думает, что добился условно успеха 98 уровня, а на самом деле – 35. Нужно просто адекватно воспринимать себя и то, что ты делаешь.

— Как соотносятся в вашей внутренней картине мира категории шоу-бизнеса и искусства?

— Шоу-бизнес – это некий двигатель песенного творчества. Я бы сравнил это с таким явлением: если бы мы не ели мяса, то коровы как животного вообще бы не существовало в природе. Шоу-бизнес здесь – это та самая корова. Ну и, если копать глубже, стандартизации по времени, по содержанию, по форматированию не существовало бы, не будь этих механизмов радио, телевидения.

— К разговору о механизмах. С развитием интернета, с одной стороны, все стало доступно – каждый может похвастаться своим творением и достижением, с другой – людям очень сложно ориентироваться в гигантском море информации, в том числе музыкальной. Как слушатель может выстроить систему координат? И как к своему слушателю может пробраться артист через весь этот бурелом?

— Если говорить про те же 90-е, когда не было интернета в том виде, в котором он существует сейчас, так выглядела вся окружающая среда. Сейчас все переместилось в сеть, но там существует хоть какая-то система. И это как раз хорошо, когда человек имеет возможность выбирать, нажав на кнопку, найти то, что ему нужно. Кстати, я нахожу много интересной музыки случайно: на некоторых порталах, когда ты загружаешь какую-то композицию, тебе сразу же предлагают другие треки в качестве рекомендаций. И что удивительно, они часто попадают. Раньше эти рекомендации просто давали наши друзья, знакомые, зная о наших вкусовых предпочтениях.

— Принято говорить о существовании пропасти между альтернативной и поп-сценой. Она сокращается со временем?

— Я бы не назвал это пространство между ними пропастью. Просто есть мясоеды, а есть вегетарианцы – так же и здесь. Те, кто слушал рок-музыку, не ходили на эстрадные концерты и наоборот. Хотя к концу 90-х – началу 2000-х все стало немножко покрываться «жиром», и начали появляться, например, новогодние программы, где рок-музыканты выступали вперемешку с поп-артистами, иногда под фанеру. Я, конечно, над этим похохатывал, но получается, что сам туда ходил, похохатывая… Музыканты шли друг за другом по одной протоптанной тропинке, как тропические животные к водопою.

— А что произошло с андеграундом? Сегодня вообще, на ваш взгляд, существует такой музыкальный пласт?

— Еще недавно как раз хип-хоп культура считалась андеграундной. Но буквально за последние несколько месяцев что-то произошло, и теперь даже люди, от которых я этого не ожидал, которые совсем не интересовались этой сферой, ходят на рэп-концерты. У рэперов нет своей радиостанции, но все движение происходит в интернете. Там же сейчас, наверное, существует и альтернатива. Раньше альтернативой – существующему строю, тому, что происходит на массовой сцене, был рок, но потом он сам стал частью шоу-бизнеса.

— Не могу не спросить вас о жанре мюзикла. Как вам кажется, произошли ли в этом направлении какие-то изменения в стране с тех пор, как вы играли Квазимодо в российской версии «Notre Dame de Paris»?

— Конечно, эта история получила развитие. До «Нотр-Дама» был всего один или два мюзикла.. И те – больше в формате музыкальных спектаклей. А сегодня – посмотрите – весь город увешан афишами мюзиклов, они идут и в репертуарных театрах, и в качестве отдельных проектов на специально подготовленных площадках. Я сам как зритель и как слушатель не являюсь потребителем таких произведений, но прогресс, конечно, очевиден. Раньше мюзикл в России был, скорее, качественным «капустником», субкультурным явлением, а сейчас стал популярным и массовым.