Художник Дмитрий Шорин назвал причину суда с Эрартой — показательная порка

В День всех влюбленных галерея «Файн Арт» развесила новые работы одного из самых страстных художников современности Дмитрия Шорина. И это не тот Шорин, к которому мы привыкли с его двусмысленными девицами, грезящими самолетами и бог знает чем (из-за одной из таких работ с художником судится питерский музей Эрарта). Сегодняшний он совсем другой, чем два года назад на своей предыдущей выставке. Художника за это время основательно обволокло свежее мирочувствование, и он стал… а вот непонятно каким… Странно тут все. Сплошные вопросы. А ответы вырисовываются только на экспозиции.

Дмитрий Шорин. Автопортрет.

Галерея «Файн Арт», съехавшая с Маяковской, окончательно прописалась в одном из самых выигрышных пространств Винзавода — на площадке, которую в свое время обустроил гениальный Александр Бродский. Место — лакомое: от планировки до света и цвета — все тут на руку художнику. Так что Шорин вписался идеально с 14 новыми полотнами, в которых еще разберись, чего больше: интриг или деревьев.

— Магический лес Шорина — густой, беспросветный, безлюдный либо напротив не частый, с дорогой, деревья — стройные сосны либо кривые или прямые березы, — загадочно говорит совладелица галереи Ирина Филатова. — Он наполнен неожиданностями, и это не сказочные чудеса, не леший, не русалка на ветвях и тому подобное, это …. Подобно Улиссу отправимся в странствие по лесу художника с ним самим в качестве нашего Вергилия.

Но прежде — взгляд назад. Последняя персональная выставка Шорина состоялась в октябре 2015-го. Отчего молчал мастер, создавший на холстах чувственный мир с его естественной сексуальностью, жадностью к жизни? Вероятно, «земную жизнь пройдя до половины», он «оказался в сумрачном лесу» (Данте), остановился и задумался, стремясь философски осмыслить суть бытия и свое место во времени. Не знаем, нашел ли художник истину, но свои поиски, сомнения, озарения он поэтично изобразил в образах блуждания по лесу в поисках выхода из него.

— Дмитрий, с каких пор вы снимаете? — спрашиваю на вернисаже у Шорина, не выпускающего из рук фотоаппарат.

— Мне вдруг понравилось заниматься композицией не только на холсте. Делать это своими глазами — особое удовольствие. Не лезу в основательные дебри и не мигрирую в этот жанр, но расширяю свои возможности. Раньше фотографировал фрагментарно — губы, лицо: исключительно утилитарно, чтобы более четко передать эти детали в живописи. Сейчас мне понравился пейзаж через смотровое окно камеры.

— Увлечение может вылиться в фотовыставку?

— Это было бы слишком борзо с моей стороны. Есть масса фотографов, перед которыми я преклоняюсь, и осмелиться залезть на их территорию и постараться приравнять эту вылазку к высокому уровню, было бы с моей стороны графомански. Я бы проиграл перед самим собой. Хоть я и адски нескромный, но побоялся бы представлять на суд зрителей такие сокровенные вещи.

— В новой серии использовали фотографии как подручный материал?

— При написании портрета. Не всегда опираюсь на свои снимки, если не нахожу натуру, могу отыскать нужное лицо в Интернете. Тогда довожу его до совершенства, добавляя литературу, самолетик, например, и получается гораздо лучше изначального варианта. Но если в моем изображении нет сюжетности, оттенка юмора, жанра, чьего-то выразительного взгляда, элементов плакатности, то картинка не получилась.

— По каким критериям определяете удачную работу?

— Важны мастерство мазка, графическое начало, композиция. Этим и ценится живопись. Но для меня этого мало. Не менее важен лаконизм (зачем перегружать картинку деталями, если можно взять несколько знаковых вещей). Важен цвет, но который, как секс. Я должен намешать такой цвет, чтоб сам от него сдох. Когда все это срастается, понимаю, что передо мной — картина.

— Идеализируете творческий мир?

— Скорее да, чем нет. Творческий мир — это урывки, привнесенные в твою художественную среду из реальности. Художник берет из нее эпизодические вещи и наполняет ими холсты. Так на моей картине «Пушкин», где изображен зимний лесок, который я увидел как-то раз, и он отпечатался во мне. А вот пейзажа с замерзшим озером, над которым волочится фуникулер, не существует. Озеро есть, но без фуникулера. Привнес его: показалось, что я когда-то, может быть в мыслях, катался в нем. А может это из чьей-то жизни или из фильма. Наверное, живопись — это кусочки твоей памяти, наслоенные на холст.

Дмитрий Шорин. Scarlet, 2017. Фото предоставлено галереей.

— А воображение? Разве вас не волнуют мечты, которые урывками всплывают в вашем искусстве?

— Меня больше волнует настоящее. Это любимые люди, знакомые интерьеры и пейзажи. Когда вращаешься в этой среде, перетекаешь из одного состояния в другое. Настоящее притягивает тебя к жизни и заставляет оставаться в состоянии искусства. Это моя зона комфорта. В искусстве громкое словосочетание «быть самим собой» не предается, не трансформируется — оно всегда настоящее.

— Судебное разбирательство с Эрартой выбило вас из этого состояния?

— С детства приучился нарочито сталкиваться с ситуациями, которых боюсь, чтобы узнать, как они устроены. История с судом удивила меня, так как с Эрартой нас связывала большая дружба, все-таки сделали массу совместных проектов. Сыр-бор случился из-за моей картины 2008 года, которая была куплена с авторскими правами и висит сейчас в музее. Два года назад я переписал ее, видоизменив и поменяв цвет. Сделал перепевку, чтобы узнать, как работа может выглядеть исходя из моего сегодняшнего технического уровня.

— Команда музея обвинила вас в создании авторской копии для продажи?

— Да, они даже придумали цену, за которую я якобы продал работу. Я ничего никому не продавал. Сделал вещь для личного пользования. В качестве тестового варианта выложил ее на свой сайт. Они посчитали, что это нарушение авторских прав, написали письмо, где потребовали убрать отовсюду изображение и выплатить им штраф в размере 500 тысяч.

— Как вы отреагировали?

— Сказал, что все безапелляционные утверждения ничтожны. Они подали в суд и проиграли, так как нет ни одного доказательства коммерческого использования мною этого изображения. Мне любопытно посмотреть, чем все закончится, как работают с художниками правовая и судебная системы.

— Сейчас дело на какой стадии?

— После выигрыша мной первого суда они подали апелляцию. Хотя уже доказано, что это два разных изображения. Эрарта не смогла доказать, что картина была продана, не смогла назвать покупателя и т.д. При этом никто не говорит, что музеями косвенно нарушаются права художников. Несправедливо, что при продаже музеями их тиражированной продукции процента мастерам не платят, а должны по-хорошему. Я от этого не страдаю, у меня есть свой сайт, но кто-то из художников мог бы на эти деньги хотя бы материал купить для дальнейшего развития.

— Почему нельзя было решить все мирно?

— Я заметная фигура в художественном мире. Думаю, на моем примере можно устроить показательную порку, чтоб другим было неповадно. Все привыкли, что художники — мямли, побаиваются ввязываться в тяжбы. Я готов идти до точки разрешения конфликта. Художник имеет право сделать вариант работы для своего пользования. Не путайте с тиражированием.

— Дайте совет коллегам по цеху — как вести себя в таких ситуациях?

— Если они совсем не разбираются в юридической терминологии, то лучше прийти с юристом на подписание договора с музеем или галереей. Или показать юристу договор до подписания, ну хотя бы внимательно самому изучить его. Если возникают сомнения, решайте их на берегу, не доводя дел до суда.