Юлия Пересильд занялась терапевтической работой: «Переламывать судьбу — не правильно»

30 ноября в Центре им. Всеволода Мейерхольда — премьера спектакля «Солнечная линия» по пьесе Ивана Вырыпаева. Ставит его Виктор Рыжаков, когда-то открывший Москве имя этого драматурга. На главные роли в свой новый спектакль он пригласил Юлию Пересильд и Андрея Бурковского. Цель «Солнечной линии», по словам Вырыпаева, — терапевтическая. Он написал пьесу о том, почему люди не слышат друг друга и по-разному воспринимают реальность. Терапией предстоит заняться Юлии Пересильд, с которой мы и поговорили за месяц до премьеры. Выяснилось, что она сама поставит чеховскую «Каштанку» в родном Пскове. Но режиссерских амбиций у Юли нет.

Юлия Пересильл и Андрей Бурковский.Образы спектакля «Солнечная линия». Фото: предоставлено Центром им. Мейерхольда

— Вы ведь в пьесах Ивана Вырыпаева еще не играли?

— Нет. В период студенчества три раза смотрела спектакль по его пьесе «Кислород». Иван занимался основами драматургии со студентами режиссерского факультета ГИТИСа на следующем после нас курсе Олега Львовича Кудряшова. Наш мастер много хороших слов сказал про Ивана и про «Кислород», и мы все в обязательном порядке ходили на этот спектакль.

— «Солнечная линия» — что-то принципиально новое для Ивана Вырыпаева или же написана в его ключе?

— Мне кажется, что она написана абсолютно в его ключе. Особенность спектаклей по пьесам Вырыпаева — в том, что его текст занимает главенствующее место, но играть его нельзя. В нем и так все сказано. Но сложно не начать его играть, потому что хочется психологически подойти к материалу. А началась наша работа со звонка Виктора Анатольевича Рыжакова, который сказал, что хотел бы со мной поработать. Мы встретились. Он нам с Андреем Бурковским прочитал пьесу. Если говорить совсем просто, то она — о том, как два человека выясняют отношения на кухне с десяти часов вечера до пяти утра. И на рассвете время словно бы останавливается.

— Это история нелюбви?..

— Наоборот, большой любви — попытка прийти к положительному результату, как определяет это автор пьесы. Два человека безумно любят друг друга, но не могут договориться, найти точки соприкосновения. У них много чего накопилось, но они не в состоянии говорить об этом, и вдруг происходит важный разговор, который долго не заканчивается. Они достигают «положительного результата» путем отстранения и надевания неких масок — Зои и Зигмунда.

— То есть это некий Он и некая Она?

— Барбара и Вернер — конкретные люди, и то, что между ними происходит, — это точные взаимоотношения мужчины и женщины. Прислушиваешься к ним — и понимаешь, что такие разговоры и в твоей жизни тоже были. Каждый человек, который хоть раз жил парой, услышит в них себя.

— В чем, по-вашему, проблема сегодняшних людей, которые не могут договориться?

— Это не проблема сегодняшних людей, а вообще проблема мужчины и женщины. Оба героя становятся провокаторами разговора. Мужчина и женщина — две совершенно разные планеты, и договориться для них — большой труд. Они работают над своими отношениями, говорят друг другу много обидных слов, попадая в болевые точки, как умеют делать только самые близкие люди. Это терапевтический спектакль, как его называет Иван Вырыпаев.

— Для кого он станет терапией?

— Для нас, артистов, и для зрителей. В тот момент, когда понимаешь, что, как и герои спектакля, ты ведешь подобные разговоры, возникает легкая самоирония.

— А что особенного в режиссуре Виктора Рыжакова? Что он исповедует?

— Он исповедует театр текста, интересно с ним работает. Не разыгрывает его. Виктор Анатольевич — замечательный педагог. Сколько у него прекрасных студентов! Мы не прошли еще всю дистанцию. Пока мне сложно сказать о чем-то кроме возникшей симпатии и тех интересных вещей, которые он нам рассказывает. Мы впервые вместе работаем. В марте встретились, прочитали текст, а потом пару раз — в апреле и мае, и вот теперь репетируем. Дистанция размышления иногда важнее репетиционного времени, когда ты варишься в тексте…

— Значит, важно бросить зерно?

— Зерно должно набухнуть. Если его просто посадить в землю и даже хорошо удобрить, то ничего не выйдет.

— Но если их несколько? Сергей Мокрицкий, наверное, свое зерно тоже посеял?..

— К этому времени я уже отснялась в его фильме. Ничего другого не было. И летом съемок не было. Это большое заблуждение. Я никогда не снимаюсь параллельно. Вот сейчас у меня закончилась работа в кино, и мы начали репетировать «Солнечную линию».

— Вы встретились с новым для вас актером. Обязательно должно что-то возникнуть или можно обойтись и без этого?

— Обязательно. Конечно, я не принимала решение, с кем выходить на сцену. Нас позвали. Мы вместе. Посмотри, что получится. Все впереди.

— А бывало, что волею режиссера вы оказывались рядом с партнером, с которым «песня» не складывалась? Вплоть до того, что хотелось отказаться от дальнейшей работы?..

— У меня такого не было. Со всеми можно найти контакт. Возможно, мне везет. Другое дело, насколько глубоким он будет. Не со всеми становишься близкими людьми.

— Отыграете партию спектаклей — и все? Или же «Солнечная линия» войдет в репертуар? После первых показов — 30 ноября, 1 и 12 декабря — только по одному спектаклю в месяц запланировано.

— Вскрытие покажет. Мы восьмой год играем «Варшавскую мелодию», а залы полные, просят играть чаще. Но времени на это нет, хотя и хотелось бы играть больше.

— И нет насыщения?

— «Варшавскую мелодию» поставил Сергей Голомазов. Его студентка Таня Марек была режиссером-стажером, проходила практику, и все эти восемь лет продолжает приходить практически на каждый спектакль, устраивает настоящий разбор после его окончания. Если Тани нет, то мы это делаем без нее. Я приезжаю в театр заранее, и мы сорок минут разговариваем с Даней Страховым — про то, как у кого жизнь идет, кто в каком сегодня душевном состоянии… Только после того выходим на сцену. Это вопрос гигиены. Все как в семейной жизни. Надо постоянно поддерживать огонь.

— А если его нет?

— Когда его нет, то уже не поддержишь. Если печка остыла — не загоришься. Надо поддерживать огонь, пока еще есть что-то в тебе. Спектакль требует постоянного взгляда со стороны. Почему наша «Шведская спичка» так долго идет? Никита Гришпун только последний год, став художественным руководителем театра в Омске, не приезжает на спектакли. А до этого был почти на каждом, пока он в нас не врос. Десять лет прошло. Сложно в сезон выпускать пять театральных премьер, потому что каждому спектаклю требуется еще год для полноценного развития. Мы выпустили «Кроличью нору», и только спустя год она начал входить в руки, ноги, голову, обрастать мясом. Так и с «ГрозойГрозой» происходит. Мы ее в Ярославле недавно отыграли — и поняли, что более или менее встали на ноги. Это гораздо больший труд, чем выпуск премьеры, — держать уровень, а еще лучше прибавлять с каждым спектаклем.

— Фильм «Кроличья нора» Митчелла вы посмотрели до или после выпуска спектакля?

— Посмотрела во время выпуска, и фильм мне не понравился. Я не приняла его бытовое решение. Режиссер не задал более важных вопросов — оставил только историю ребенка, сбитого машиной. Но там не только в этом дело. А Николь Кидман, сыгравшая главную роль, — прекрасная, потому что она — Николь Кидман.

— Многие ваши коллеги и режиссеры намеренно не смотрят работ предшественников, чтобы сохранить чистоту восприятия материала…

— Мне это не мешает. Я же не планирую кого-то повторять. Надо понимать, что это другое высказывание. Сколько ставят «Чаек» и «Трех сестер», и у каждого рождаются совершенно разные произведения.

«Встреча актера и режиссера подобна встрече мужчины и женщины»

— Удивляюсь, как вы все успеваете: неторопливо репетировать, воспитывать детей, потрясающе выглядеть и сниматься сразу в нескольких кинопроектах. Вы ведь заканчиваете картину «Черновик» с Сергеем Мокрицким, недавно снимались у Андрея Прошкина в «Докторе Рихтере»…

— У Андрея Прошкина я уже давно снялась. С кино такая история: ты работаешь три года в разных фильмах, а потом все они в одно время выходят. Только что закончила озвучание «Черновика». Работа заняла небольшое количество дней, но роль у меня очень неожиданная. Я за это обожаю Сергея Мокрицкого. У нас с ним были «Битва за Севастополь», «Я — учитель», теперь третья совместная работа «Черновик» — и все это кардинально разные истории. Сережа всегда мне предлагает что-то такое, в чем я себя никогда не пробовала. Для каждого артиста важно открывать себя. Очень часто используют накопленные тобой умения, твои способности и типаж, а Сергею Мокрицкому интересно открывать во мне что-то новое. И Виктор Рыжаков предложил роль, о которой я никогда бы не подумала, что она моя. От ожидаемого — отказываюсь, потому что повторяться неинтересно. То, что ты освоил, второй раз делать не хочется. После фильма «Край» Алексея Учителя мне раз пять подряд предлагали роли женщин в тылу врага. Я поняла, что больше таких героинь играть принципиально не буду. Иначе закрепится амплуа разбитной разведенки, русской бабы…

— У вас один новый спектакль выходит в сезон?

— Один. Больше не беру. Практика показывает, что один спектакль в сезон — оптимально. Ты же не просто выпустил спектакль и забыл — надо же его осваивать. По два раза в месяц играю в Театре не Малой Бронной «Кроличью нору» и «Варшавскую мелодию». Этого достаточно. Но если бы вдруг появилось сумасшедшее и прекрасное предложение, то, наверное, согласилась бы.

фото: Светлана Хохрякова
Юлия Пересильд на съемочной площадке фильма «Я -учитель» с сельскими жителями.

— А что вы все время пытаетесь найти? Недавно ваша успешная и талантливая коллега посмотрела фильм и под сильным впечатлением не отходила от режиссера. Вы тоже мечтаете о чем-то неизведанном?

— Вы говорите про фильм Кантемира Балагова? По-моему, это очень естественное желание для актера. Странно, если его нет.

— Но теперь в актерской среде чаще сталкиваешься с другим отношением к профессии.

— Я не сталкиваюсь. Там, где это появляется, — я оттуда ухожу. Понимаю, что этого много, но чем чаще ты с этим соприкасаешься, тем быстрее это прилипает к тебе. В кино есть молодые и талантливые режиссеры, и в театре происходят интересные явления. Вот их и надо придерживаться. Какой смысл кого-то осуждать?

— Вы снялись у Дмитрия Светозарова в «Белых ночах». Опять там «скорая помощь»? Это действительно парафраз фильма отца Светозарова — Иосифа Хейфица?

— Почему опять? Когда был написан сценарий «Белых ночей», еще не вышла «Аритмия». И это не парафраз фильма Иосифа Хейфица «День счастья». Не знаю, почему об этом все время пишут. Скорее, есть атмосферные, ситуационные совпадения.

— Играете барышню из провинции?

— Да. Но она интересна тем, что у нее отсутствует такое качество, как возможность принимать решения. Она своего рода Каштанка. Моя героиня — хороший человек, ей всех жалко. А поскольку принимать решения она не может, то так все закручивается, что всем плохо. И она как будто не виновата. Таких людей много. Петербург стал одним из главных действующих лиц. Герои много гуляют по Дворцовой площади. Что такое для человека, который никогда не был в большом городе, оказаться там? Вспоминаю, как сама приезжала в Москву. Это был для меня космос, хотя и сейчас люблю Москву. Как я шла по Камергерскому переулку, мимо Художественного театра, останавливалась у каждого фонаря… Казалось, что это что-то невозможное.

— А сейчас надеваете капюшон и проходите мимо, многого не замечая?..

— Я не надеваю капюшон. Меня никто не узнает. Нормально передвигаюсь. Я спрашиваю у питерских ребят: «Как вы живете в таком городе? Везде же как в музее». Это иногда радует, а иногда подавляет, и тебе надо визуально соответствовать тому, что вокруг. Но люди ничего уже не замечают. Я очень рада, что встретилась с Дмитрием Светозаровым. Он — умнейший человек. Как он разбирает сцены! Ему иногда говорят: «Давайте еще этот план снимем». Он отвечает: «Нет, он мне в монтаже не нужен». Потому что фильм уже сложился в голове.

— Жаль только, что снимает в последнее время исключительно сериалы. Понятно, что мастер и работает, как в большом кино, но все-таки остается в тисках телеформата.

— У нас будет четыре серии. Сейчас же все радеют за прокат, а он предполагает экшн. Даже фильм «Холодное танго» Павла Чухрая, где я снималась и в котором вроде бы он есть, собрал в прокате не так много. Очень сложная тема в нем затронута. Картина — о том, что не было хороших и плохих. Советские солдаты, фашисты, литовцы, немцы, евреи — все по локоть в крови. И никто не готов признать, в Европе например, что все одинаково виноваты. Сейчас хотят, чтобы Россия была по локоть в крови. Если есть в фильме что-то плохое про нас, то нам этого не надо, хотя мы и очень демократичные. «Битву за Севастополь» от Украины показали везде. Это было ровно в тот период, когда шла война в Донбассе, когда сожгли Одессу…

— Не было проблем из-за того, что вы снялись в этой картине?

— В связи с чем они могли возникнуть? Людмила Михайловна Павличенко — Герой Советского Союза. Она такой же герой Украины, как и России, всех республик, входивших в состав СССР. Пытались устраивать какие-то провокации, но это глупо.

— Само упоминание Севастополя вызывает эмоциональную реакцию.

— Но это уже личные проблемы тех, у кого он такую реакцию вызывает. Севастополь — героический город. Все это не имеет отношения ни к Майдану, ни к Антимайдану. Все-таки в интересное время мы живем…

— Пробовали брать инициативу в свои руки или остаетесь барышней, которую пригласят?

— Все так естественно складывается, что я об этом даже не думаю. Ищу ли я режиссеров? Очень хотела поработать с Евгением Марчелли, четыре года говорила об этом руководителю Театра Наций Евгению Миронову. Сейчас играю в спектакле «ГрозаГроза» в постановке Марчелли. Не могу сказать, что это моя инициатива. Не я принимала решение. Но я не могу ходить к какому-то режиссеру и уговаривать: «Давай мы с тобой поработаем». Мне кажется, что это неудобно.

— Но можно ведь инициировать проекты, не ждать милости от природы.

— Зачем? Как показывает практика, не всегда то, что ты хочешь, правильно. Можно над этим смеяться, но мне кажется, что встреча актера и режиссера подобна встрече мужчины и женщины, которые становятся парой. Кто-то ходит на танцы «кому за 30», а кому-то мама подыскивает вторую половину, договаривается с теми, у кого есть хороший: «Давайте их сосватаем». А можно ждать ответа от окружающего пространства. В творчестве — такая же история. Не надо суетиться даже в тех случаях, когда возникают паузы и нет предложений. У меня в Театре Наций четыре года не было спектаклей, а потом появилась «ГрозаГроза». Значит, эти четыре года для чего-то были нужны. Вышла «Кроличья нора», произошли другие важные события. Гнать и переламывать судьбу — не совсем правильно. В начале февраля я должна выпустить спектакль «Каштанка» в Псковском драматическом театре как режиссер.

— Детский?

— Нет. Текст полностью чеховский, но на сцене будут только люди. Почему-то принято считать «Каштанку» произведением для детей, но там такие серьезные темы поднимаются! В театре пока нет художественного руководителя, зато приглашают интересных режиссеров, например, Даню Безносова.

— Кто же там все решает?

— Дмитрий Месхиев серьезно этим занимается. Мы летом с ним встретились, и он предложил сыграть во Пскове. Но у меня много спектаклей. Предложила что-нибудь поставить, сказала, что давно хочу сделать «Каштанку».

— А говорите, что инициировать проекты — не по вашей части…

— Это не инициация. Скорее — желание отдать дань тому месту, которое люблю.

— Вы же актриса — и вдруг беретесь за режиссуру. Что это за амбиции?

— Никаких амбиций. Это студенческий спектакль. Мне очень хочется, чтобы артисты с радостью выходили на сцену. Рассказываю им: «Я счастливый человек. Столько раз в театре получала кайф». Я действительно никогда не прихожу в театр на отработку спектакля и всегда получаю удовольствие от репетиций. Когда мы с Кириллом Серебрениковым репетировали в Одессе «Фигаро», когда с «Рассказами Шукшина» ездили на Алтай, когда сутками с Евгением Марчелли разговаривали и не могли разойтись, смотрели на часы и не понимали, какое время суток, — это были самые счастливые моменты. Представляю, что такое сидеть без ролей, когда тебе предлагают одно и то же. По большому счету, все режиссеры приезжают в театр и думают о своих амбициях, хотят поставить хорошо спектакль. Но должен быть художественный руководитель, который думает об актере, о том, что ему надо сыграть, а что нет. Моя задача — только одна: чтобы артисты ловили неимоверный кайф от того, что играют. Я специально многим дала роли на сопротивление, то, что они вообще никогда не делали.

В Пскове много образованных, интеллигентных людей, но молодежь совсем не ходит в театр. Мне очень хочется, чтобы они пришли именно на «Каштанку». Это литература, которую проходят в школе, и в этом смысле ее полезно посмотреть, послушать текст Чехова. В то же время мне бы хотелось, чтобы после спектакля возникала молодежная тусовка, чтобы люди не расходились, что-то обсуждали. Вся история будет про рок-группу, про молодых ребят.

— Значит, вы новую пьесу написали?..

— Нет. Целиком текст Чехова. Он такой гениальный! Как его менять? Каштанка — это синдром. Я давно думаю об этом произведении. Не могу объяснить, почему оно давно сидит у меня в голове. Мы еще на курсе делали отрывок. «Каштанка» — произведение не прямое, с двойным, а то и тройным смыслом. Я ни разу не видела спектакля по «Каштанке».

— В любом случае, это интересно. Вы — молодец!

— Это мы еще посмотрим, какой я молодец.

— Если не сожрут вас товарищи артисты.

— Не сожрут. Они меня любят. Мы уже с ними в Пушкинских Горах репетировали. Специально ездили туда на четыре дня читать пьесу. Театр организовал поездку с музыкальным руководителем. Я сказала, что не возьму ни копейки за постановку, но ни на что мне нельзя ответить «нет». Цель одна — мечтаю увидеть молодежь в зале. Пока ее там нет.

— На вас пойдут.

— Я там не играю, но готова перед началом устроить перформанс, лишь бы молодежь пришла. Театр после ремонта, в идеальном состоянии. Свет настраивается по айпаду… Во Пскове не так много культурных мест, куда можно пойти. Как было бы прекрасно, если бы театр стал тусовочным, как «Фольксбюне» в Берлине, «Гоголь-центр» в Москве! Тогда сразу сформируется костяк молодежи, других людей.