Непрочный железный занавес Путина

Эта неделя стала временем геополитического парадокса. Мы празднуем 25-ю годовщину падения Берлинской стены и одновременно наблюдаем за тем, как Владимир Путин силой пытается опустить новый железный занавес на востоке. Новости о том, что десятки российских танков и грузовиков с военнослужащими пересекли границу и вошли на территорию Украины, воскрешают в памяти мрачные и давние воспоминания о кошмаре в Венгрии в 1956 году и в Чехословакии в 1968-м. Усиливая напряженность, бывший депутат Думы и союзник Путина Сергей Марков во всеуслышание заявил в интервью, что Эстония с Латвией также могут попасть под контроль России.

Но берегитесь, господин Путин: самый жизнестойкий прецедент состоялся все же в 1989 году, когда навсегда рухнул железный занавес. Большинство бывших стран-членов Варшавского договора, прежде всего, Польша, прибалтийские государства и бывшая Восточная Германия, сегодня являются процветающими демократиями с рыночной экономикой. И вот четыре самых положительных урока 1989 года и последовавшей за ним четверти века:

— Европейский Союз может работать. Сегодня складывается такое впечатление, что Евросоюз является примером того, как нельзя управлять капиталистическими демократиями 21-го века. Там царит экономический застой, ЕС безуспешно борется за свою политическую легитимность, он по рукам и ногам связан проблемами коллективных действий и неповоротливой бюрократией. Но в то же время этот затхлый, скучный, забюрократизированный Евросоюз является инициатором самой успешной демократической трансформации со времен плана Маршалла. Этот исторический переход был бы невозможен без примера Европы и ее щедрости: в непростые годы перспектива членства в ЕС убедила общества и политическую элиту Восточной Европы в необходимости проведения демократических и рыночных реформ.

Действия Европы в ближайшие месяцы и годы будут иметь не менее важное значение. Единственная надежда сдержать все более воинственный Кремль заключается в превращении Украины в сильное, процветающее, хорошо защищенное государство, прочно интегрированное в Евросоюз. Процесс этот будет дорогостоящим, хаотичным и длительным. Но альтернатива, состоящая в неудержимом и смертоносном буйстве России на восточном фланге Европы, станет еще более хаотичной и еще более дорогостоящей.

— История — это не судьба. Мирное сосуществование Германии и Франции должно научить нас тому, что даже вековая вражда не превращает войну в неизбежность. Но в эпоху ИГИЛ и Владимира Путина легко забыть о том, что история необязательно должна повторяться, в том числе, история вражды и конфронтации. Лучший пример тому — отношения между Польшей и Украиной. Сегодня мы много слышим о глубоких этнических, исторических и языковых связях между Россией и восточной Украиной, а также о том, почему из-за этих очень важных связей Москва не может отказаться от власти над ней. Но гораздо меньше мы слышим о тех — в равной степени серьезных претензиях, — которые Варшава может предъявлять на западную Украину, потому что она их не предъявляет. Подобно России на востоке, у Польши имеются глубокие этнические, исторические и языковые связи с западной Украиной. И тем не менее, польская интеллигенция, находясь еще в оппозиции и изгнании, приняла историческое решение о том, что Польша сможет стать демократией лишь в том случае, если откажется от своих притязаний на западные области Украины. Вместо вторжения на Украину, Польша стала для нее самой непоколебимой союзницей и защитницей. Поэтому вполне можно предположить, что когда-нибудь демократическая Россия точно так же сможет примириться со своей соседкой. На самом деле, одним из непременных условий демократических преобразований в России — сколько бы лет и десятилетий ни ушло на то, чтобы они снова стали реальностью — является признание независимости Украины.

— Приватизации недостаточно. Когда пала Берлинская стена, возник важный вопрос: как осуществить переход от коммунистического авторитаризма к рыночной демократии. Самоочевидной составляющей такого перехода была приватизация. Но тут же начались напряженные споры о том, насколько быстро нужно ее проводить, насколько она должна быть справедливой, беспристрастной и эффективной. В этот спор вступили многие заинтересованные круги с корыстными интересами, но на кон была поставлена важнейшая идея. Все согласились с тем, что приватизация является необходимым условием перехода, однако борьба шла по вопросу о том, достаточно ли ее одной. Благодаря России и ее передрягам, мы сегодня знаем, что ответ на этот вопрос — отрицательный.

Когда у коммунистов в 1996 году появился реальный шанс одержать победу на президентских выборах, российские реформаторы придумали скандально известную схему приватизации по принципу «займы в обмен на акции». Эта схема оказалась величайшей распродажей страны по бросовым ценам, но, по крайней мере, у некоторых ее архитекторов была благая цель. Они считали, что, когда собственность окажется в частных руках, рыночные реформы станут необратимыми. Новые владельцы будут защищать свою собственность и поддерживать либеральные демократические институты, гарантирующие ее неприкосновенность на всю обозримую перспективу. Но все получилось по-другому. Не случайно то, что одним из первых шагов Владимира Путина после прихода в Кремль стал арест и тюремное заключение российского бизнесмена Михаила Ходорковского, который наиболее активно боролся за либеральную демократию, а также конфискация его активов. Без власти закона, широкой общественной поддержки и организованного гражданского общества конфискация частной собственности оказалась таким же легким и простым делом, как и ее раздача.

— Крайне важно наличие организованного гражданского общества. Политические предпочтения в Центральной Европе и бывшем Советском Союзе за последнюю четверть века были такими же неоднородными, как и сам этот регион. Но в них присутствует одна константа. Переход удалось осуществить в тех странах, где к 1989 или к 1991 году сложилось крепкое, хорошо организованное и нацеленное на перемены общество. А неудачу он потерпел там, где всего этого не было. Польша своим успехом в значительной мере обязана католической церкви и закалившемуся в боях профсоюзу «Солидарность». И напротив, после краха коммунизма гражданское общество в России было раздробленным и недоверчивым. В начале этого века некоторые обозреватели думали, что данное обстоятельство не имеет значения. Казалось, путинский Кремль реализует у себя то, что русские называли моделью Пиночета — авторитарное политическое правление в сочетании с рыночными реформами. Какое-то время складывалось впечатление, что данная модель работает, по крайней мере, если судить чисто по экономическим показателям. Но сейчас Россия деградировала и превратилась в авторитарную и все более замкнутую клептократию, которую неудержимо тянет к войне.

Это очень важный вывод для тех, кто с симпатией относится к непреложной истине (пусть и с отложенным историческим воплощением), изложенной Фрэнсисом Фукуямой в его «Конце истории», что либеральная рыночная демократия — лучшая  на сегодня политическая и экономическая система из когда-либо существовавших. Но готового рецепта для ее мгновенного приготовления нет, и навязать ее сверху или из-за границы почти невозможно. Сторонние участники, такие, как ЕС, могут сыграть в этом важную роль и делают это. Но в конечном итоге, диктаторов свергают их собственные народы, а демократия начинается дома.

1989 год был настолько наполнен эйфорией, а сегодняшний день настолько мрачен, что возникает искушение с циничным превосходством взглянуть на мечты о триумфе демократии двадцатипятилетней давности. Сегодня демократические революции чаще всего терпят неудачу или выдыхаются, свидетельством чему является арабская весна и оранжевая революция на Украине. Но до 1989 года был год 1956, 1968 и 1981 (когда в Польше было введено военное положение для подавления революционного движения «Солидарности»). Самый важный урок падения Берлинской стены — чтобы добиться победы, нужны годы поражений. А эта победа оказалась жизнестойкой.

Если вы сомневаетесь в этом, то имейте в виду, что у Путина сомнений нет. Его агрессивность вырастает из понимания непрочности правящего режима, а не из гордости за его мощь. Нам украинские демократы с их приобретаемым на собранные средства оружием и полуразрушенной экономикой могут показаться жалкими и слабыми. Но Путин видит в них угрозу, поскольку они вдохновляют его собственных демократических оппонентов внутри России, которые гораздо слабее. Он пытается создать новый железный занавес, потому что знает, насколько непрочны кремлевские стены, как и Берлинская стена.

Кристия Фриланд

Источник: inosmi.ru