«Сытые нулевые станут мифами»

Признайтесь: вы-то ведь на самом деле ни на секунду не поверили, что наша страна теперь всегда будет жить хорошо? Что она вообще на это способна? Вы-то ведь всегда знали в душе: грядет Он, грядет грозный, неотвратимый.

Чтобы понять это и почувствовать, не нужны ни логика, ни экономические выкладки, ни разоблачительные статьи «Новой газеты». Вполне достаточно генетической памяти и знания родной истории на школьном уровне. Каждый русский человек знает: тут не бывает хорошо надолго. Тут все обязательно заканчивается Им.

И вот сейчас, когда ухает обратно к себе в ад нефть, когда сыплется рассохшийся без нее песочный домик нашей экономики, когда срывается в ледяную пропасть рубль — зарвавшийся альпинист-любитель, мы киваем друг другу мрачно: да, этого-то мы и ждали.

Этого ждали мы все тучные годы, пока набивали карманы купюрами, а рот — всякой едой без разбора. Этого ждали, торча на корейских внедорожниках и немецких седанах в закольцованных пробках, неверяще оглаживая руками подлокотники из натуральной кожи. Это предвкушали, уматывая на каникулы не в священный Сочи, а в бусурманскую Турцию. И все, кто мог, покупали себе домики и квартирки подальше — в Испании, на Крите, в Праге — именно в предчувствии неизбежного и скорого возврата Родины в ее историческую колею. Возврата всех нас на тропу, проторенную волжскими бурлаками.

Теперь модно изобличать гламур: девок с надутыми губами, мужичков пузатых, кутящих до рассвета, светские рауты, рублевские именья, шубы побогаче, золото наружу. А я склонен всех этих стеклянноглазых гуляк оправдывать: они ведь тоже гуляли все как в последний раз. Все ведь помнили про НЭП — сладкий, как папироса перед расстрелом. Вот и дымили, дымили. Кто их осудит? Я — нет. Люди просто пытались нажраться впрок, налакаться, как верблюды в оазисе; потому что и позади, и впереди — одна пустыня. И туда же, в горб, набить воспоминаний о сладкой случайной жизни, которыми теперь перебиваться всю жизнь настоящую русскую — мерзлую, голодную и смурную. Ведь эту память еще внукам передавать надо — вместе с купленными в пятнадцатом году шубами и виллерой-бохом.

Кутили, плясали, обнимались с проститутками, городили безвкусные замки вдоль единственного на всю страну шоссе, хоть как-то напоминающего провинциальную немецкую дорогу. А у самих всегда ведь — беспрестанно, тревожно — маячил пред глазами Он.

Его нельзя назвать по имени: раньше еще дозволялось намекнуть в прессе, что дескать, слово это складывается из шести букв и означает совершенный крах, но слово это не «фиаско». Однако недавно нам предписали в печати все его буквы заменять на звезды, как и во всех словах, подходящих для описания нашей новой жизни. Теперь только так можно, к примеру: «Нас всех ждет ******; мы так и знали!» Шесть звезд вместо слова.

Вот они, восходят вновь над Россией — Шесть Звезд. А мы и готовы поклониться им, признать в них божественное провидение и вернуться, ведомые ими, на исконную свою историческую стезю.

Мы не умеем жить. И тучные годы не научили нас этому. Мы рождены страдать. Это в ожиревшей Европе — жизнь, и за это мы их презираем сквозь зависть. А у нас-то самих извечно — выживание. И выживать нам привычнее.

Потому-то, по телефону отвечая социологам: «Люблю! Верую! Проголосую!», сами тут же бежим за гречкой в магазин. Послушали, как у теледикторов интонации переменились, подавая нам сигнал, и передумали власти правду говорить. Киваем, улыбаемся, прячем глаза, скупаем продукты, пока карточки не ввели. Глядим, как всходят из-за горизонта Шесть Звезд.

Сгинет морок: развеются духи от Картье, истлеют костюмы от Гуччи, и ржавчина пожрет корейские внедорожники. Нашептанными мифами станут сытые нулевые. А останутся — кроме завещанного внукам фарфора — серая огородная земля с мелкой картохой, косые заборы, силикатные многоэтажки; хорошо, если кто успел хоть стеклопакеты вставить.

И кто в этом виноват? Звезды? История?

Нет. Мы сами и виноваты: тем, что за пятнадцать тучных лет, за сон этот зимний, сытый, счастливый, так и не поверили в то, что это наша жизнь, что мы именно на такую жизнь имеем право, что не обречены на мытарства, что не рождены страдать. Что у каждого русского такое же право на счастье, как у всякого француза. Может, у каких народов бытие и определяет сознание, а у русского народа все-таки сознание — бытие.

А потому — молитесь, братия, ибо всходят на небосклоне беспросветном Шесть Звезд багряных, ибо грядет Он, и никому не будет пощады.

Дмитрий Глуховский

Источник: snob.ru