The Hatters: «Мы не играем в непонятых художников»

Эта команда, напоминающая по количеству участников и энергетике многоголосый цыганский табор, появилась в 2015 году в Санкт-Петербурге, а уже в 2016 выпустила клип «Russian Style», набравший более 4 000 000 просмотров в интернете. На видео развеселая компания артистов со скрипкой, балалайкой и другими инструментами колесят по просторам родины, распевая песню на английском с нарочитым русским акцентом под музыку, в которой звучит гремучая смесь из разных стилей – здесь тебе и рок, и панк, и балканские мотивы. Едва появившись на сцене, коллектив стал одним из самых популярных альтернативных групп. Сегодня – они хедлайнеры крупнейших фестивалей, билеты на концерты раскупаются за несколько недель. Ребята записали свой второй альбом «Forever Young, Forever Drunk». Мы поговорили с фронтменом бэнда Юрием Музыченко о феномене успеха, законах музыки и физики, о сцене как об увеличительном стекле и о том, почему в стране мало что изменилось с 60-х.

Фото предоставлено пресс-службой группы.

— Юрий, в музыке The Hatters очень много интересных сочетаний – и стилистических, и текстовых. Какие явления в искусстве вас изначально вдохновляли?

— Все те фильмы, книги, музыка, на которых мы росли. Это и советская классика – например, «Любовь и голуби», «Посторонним вход воспрещен, или добро пожаловать», «Старики-разбойники», «В бой идут одни старики», «Операция Ы». Зарубежная тоже сыграла свою роль — «Терминатор», «Большой куш», «Карты, деньги, два ствола». Повлияли на нас и фильмы братьев Коэнов… Естественно, мы особенно глубоко всегда были погружены в творчество Эмира Кустурицы, Горана Бреговича. На самом деле то, от чего мы отталкиваемся в том, что делаем, окружает меня, вас, любого человека. Что-то воздействует больше, что-то меньше.

— А как складывается процесс? Как собирается пазл, который в итоге становится результатом творчества?

— Совершенно случайно. Никакого бизнес-плана у нас не было, мы не предполагали, что группа вызовет такой резонанс. Изначально мы просто собрались, чтобы поиграть музыку. Родилась мелодия для скрипки, которая дальше стала развиваться, разрастаться. А потом мы поняли, что нужно наполнить ее какими-то образами, которые слушатель сможет визуализировать, рассказать, «про что» эта музыка. Появился текст. Вот так, по кирпичикам собралась первая история, а потом еще одна… И еще…

— То есть сначала это было хобби? Или все-таки у вас был прицел на профессиональную деятельность?

— Нельзя сказать, что это было хобби. Мы много лет уже профессионально занимаемся искусством, поэтому любое увлечение сразу нацелено на то, чтобы в нем максимально реализоваться. Не хочется просто сотрясать воздух. Всегда хочется чего-то добиться, и у нас получилось.

— В чем главное высказывание вашей музыки? Какой посыл вы хотите передать слушателям?

— Сложно сформулировать одной фразой – песни очень разные, у каждой свое настроение. Наверное, коротко это можно выразить призывом «не стесняйся, иди к нам!». Мы приглашаем людей в свой мир, зовем их в такое веселое, или не всегда веселое музыкальное путешествие.

— Упор в российской музыке (скажем, в роке, в авторской песне) часто делается на текстовую составляющую. При этом, ныряя в глубины смысла, артисты порой забывают о звучании. Судя по композициям «Шляпников», для вас важен и смысл, и мелодика, ритмика, аранжировки, звуковая насыщенность. Как соблюсти этот баланс?

— Здесь не может быть никаких рецептов. Для нас всегда впереди идет музыка. И, по сути, она говорит сама за себя. Все остальное – это вспомогательные элементы, ключи, которые просто помогают человеку воспринять ее глубже, ярче, эмоциональнее.

— Движение к успеху шло поступательно, или вы в какой-то момент почувствовали резкий прорыв? И было ли ощущение «до» и «после» этого прорыва?

— Все произошло стремительно. Прорыв был ощутим, когда на наш самый первый сольный концерт был полный аншлаг, мы собрали две тысячи человек в санкт-петербургском клубе. Это был приятный шок. Хотя, как я уже сказал, поскольку мы не строили никаких бизнес-планов и давно занимаемся творчеством, для нас вот эта грань – «до» и «после» прорыва – очень размыта. Когда ты все время делаешь что-то в сфере искусства, идет такое волнообразное движение, где-то получается чуть больше, где-то чуть меньше. В случае со «Шляпниками» получилось больше, хотя мы и не достигли уровня Майкла Джексона. А на самом деле нет никакой высшей планки. Есть просто один принцип – не останавливаться.

— Столичной публике особенно запомнилось ваше выступление на «Дикой Мяте», где вы были хедлайнерами. Какие впечатления остались от него?

— На самом деле мы уже успели поездить по многим фестивалям. «Дикая Мята» — очень яркий опен-эйр европейского уровня. Это касается и программы, и публики. Поэтому эмоции остались только самые лучшие. Было классно. Там очень хорошая атмосфера. Было немного страшно – большая сцена, тысячи людей, такое доверие оказано…(смеется). Но прошло все отлично. Вроде не оплошались.

— Вы сказали – «страшно». Какие-то фобии еще остались?

— Конечно. Мы же живые люди. Чем дальше – тем страшнее. Каждый раз, когда выходишь на сцену, волнуешься. За пару секунд до выхода на площадку вообще может включиться паника из серии «ой, может быть, завтра?!» Понятно, что это эмоции… Как перед экзаменом. А потом делаешь шаг и попадаешь вообще в какой-то другой мир. И концерт как будто пролетает за секунду. Смотришь видео после и думаешь: «А это ведь так здорово было!» Даже ничего не помнишь, потому что ты получаешь кайф, но при этом ты собран, сконцентрирован на процессы.

— А бывают моменты, когда что-то не нравится? Хочется что-то изменить?

— Постоянно. Я очень самокритичен – все бы переделать, перезаписать, «перевыступить»… И сейчас бы все переговорил по-другому (улыбается).

— У вас очень яркий большой коллектив. Как вам удается в нем гармонично сосуществовать? Вы – безусловный лидер в нем?

— Да, потому что в такой большой команде не могут рулить сразу несколько человек. Приходится все тянуть на себе. Но хороший бригадир справляется, и бригада работает. Конечно, я распределяю обязанности, у каждого – свое пространство для бурной деятельности. Тут же как: мало того, что ты главный и самый «важный», вся ответственность тоже на тебе. Груз такой, не слабенький – отвечать за такое количество людей, за их старания и труды.

— Есть ли какое-то противоядие от звездной болезни?

— Об этом сложно рассуждать, потому что те люди, которые болеют звездной болезнью, наверняка еще этого не знают. В курсе только окружающие. Поэтому, мне тяжело судить: может быть, я сам уже ей болею. Но, по-моему, самое правильное средство – адекватно понимать, кто ты, что ты делаешь. В этом смысле очень помогает интернет, потому что он показывает все, как есть, по-настоящему – нравишься ты людям или нет. Не только по количеству просмотров клипов. Люди могут там открыто высказывать свое мнение. Это телевидение может регулярно показывать людям голую попу, и люди так привыкнут, что будут через год брать у попы автограф. А интернет такого не допустит.

— Как вы относитесь к критике?

— Я сталкиваюсь с ней постоянно. Конечно, я отношусь к ней болезненно: она ведь обращена к тому, чем мы живем. Бывает обидно. Иногда критика последовательна и актуальна, тогда мы прислушиваемся к ней, а иногда – это просто необоснованные неприятные слова.

— Сохраняют ли ТВ и радио сегодня какое-то влияние, на ваш взгляд?

— Конечно, влияние по-прежнему есть, просто теперь нет монополии радио и ТВ. Многие сегодня вообще не смотрят телевизор… Но в той же сети люди тоже выбирают: кто-то читает один паблик, кто-то другой. Просто спектр возможностей для передачи информации сильно расширился, но, по сути, все каналы так или иначе продолжают работать. Зачем-то сейчас многие взяли манеру придумывать несуществующую борьбу радио с телевидением, смартфонов с газетами… В сети есть забавный мем, рядом две картинки: на одной современные люди в метро, сосредоточенные на своих телефонах, на другой – фотография из 60-х, где все пассажиры уставились в газеты. По большому счету ничего не меняется, меняются только средства. Важно не то, как передавать информацию человеку, а какую информацию передавать.

— Вы записали сейчас альбом «Forever young, forever drunk». Сегодня многие артисты перешли на выпуск EP, синглов отказавшись от полноценных пластинок. Как вы к этому относитесь?

— Это все тоже имеет отношение к разговору о средствах передачи информации. Раньше ты мог только купить кассету, послушать ее на проигрыватели, поэтому выпуск полноценной пластинки был просто необходим. Сейчас связь между музыкантом и слушателем налажена идеально, ты можешь прослушать любимую песню по сто раз, и тебе для этого не нужно покупать альбом. Поэтому логичнее, конечно, выпускать песни по одной, как только они рождаются. Но если они чем-то связаны, если у тебя есть концепция, нужно записывать альбом. Это уже большая творческая работа, которая, скорее всего, при нашей скорости жизни, при огромном потоке информации не будет уже так оценена, как это могло быть раньше. Тем не менее не стоит равняться на общую массу. Все равно есть люди, которым интересно вникать в подробности, в детали. Так что мы сейчас записали именно коцептуальную пластинку.

— Как шла работа над ней?

— С самого начала, как только появилась группа. Просто какие-то песни не были до конца готовы, возможно – мы и слушатели не были готовы к ним. Всему свое время. И сейчас сложилась мозаика, мы собрали определенное количество композиций, которые объединены общей мыслью, идеей, хотя некоторые из них кажутся диаметрально противоположными по своему посылу.

— Эта идея была понятна сразу, или вырисовывалась в процессе?

— Сложно сказать. Мы точно не вырабатываем подачу: мы показываем себя такими, какие есть. В процессе мы, конечно, притирались, «приигрывались» друг к другу, постепенно искали свой звук. Этот альбом более сконцентрированный вокруг нашего творческого ядра, энергии, которую мы выдаем.

— Вы являетесь частью Little Big Family, сообщества, собранного питерской группой Little Big. Насколько прочна эта связь, и можно ли здесь проводить параллели, скажем, с Ленинградским рок-клубом в прошлом? Или все-таки сегодня наступил век индивидуалистов, как говорят многие музыканты?

— Я не сторонник индивидуализма и полной обособленности. Это неправильно, это игра в непонятого художника, ханжество. Это на самом деле появляется от того, что ты боишься свою работу на стадии подготовки показать друзьям, сказать все, как есть. Настоящему пути учат в театральных академиях, когда ты пытаешься что-то сделать, тебя в какой-то момент как будто втаптывают в грязь, ты снова поднимаешься из нее, пробуешь еще… Вот это настоящее искусство, когда ты, преодолевая самого себя, выдаешь то, что понятно людям. Так же в нашей музыкальной тусовке. Приносишь идею и говоришь: «Я хочу сделать так». Тебе отвечают: «К чему это…? Зачем? Для кого?» Произведение должно быть слышно, видно и понятно. Это театральный закон, который работает и в музыке. Нужно понимать, для кого ты поешь, что ты поешь и зачем ты это делаешь. Мы знаем ответы на эти вопросы. Когда ты честен с друзьями и самим собой, творческий процесс идет гораздо быстрее и проще. Когда никому не показываешь, что делаешь, ты жалеешь себя. А надо держать удар, выдерживать его, если считаешь нужным – отстаивать свою позицию, свои слова, свою мелодию, умея объяснить, что ты имел в виду.

— Есть мнение, что музыкантам, представляющим альтернативу массовой сцене в России, сложно пробиться, достучаться до своей публики. Вы эту теорию опровергли. Помогла именно та закалка, о которой вы говорите?

— Конечно. Нужно просто постоянно работать, прежде всего над самим собой. Это раньше можно было пробиться, только пройдя какой-то кастинг, появившись на ТВ… А сегодня у каждого есть выход во всемирную сеть, и никто тебе не мешает показать и доказать, какой ты талантливый. Талантливых людей миллион, самое сложное – найти в себе этот талант, обрамить его в определенную форму, выбрать цель и направить туда весь поток энергии. Нужно доказывать, что ты из себя что-то представляешь. А сидеть на диване, условно смотреть футбол и говорить «я бы лучше сыграл» может каждый. Иди и сделай. Все инструменты для этого есть.

— Сценический образ – это маска или самая настоящая внутренняя сущность?

— Это самая настоящая твоя сущность, но гиперболизированная. Сцена – это увеличительное стекло. Любой актер, что бы он ни сыграл, как бы хорошо он ни сыграл, делает это на основе своего жизненного опыта. Театр и музыка очень тесно связаны. Вообще, в мире, не только в искусстве, все работает совершенно по одним и тем же законам. Это касается творчества, химии, физики, механики, спорта, секса, политики, отношений между людьми… Чего угодно. А закон таков: если мне нужно, значит я буду это делать. При этом нужно учитывать мнение других.

— Если пофантазировать, вы можете себе представить, как будет выглядеть, звучать группа «Шляпнки» через 10 лет?

— Не знаю. Еще полтора-два года назад я не мог себе представить, что все будет так, как сегодня. В этом и прелесть: есть загадка, бездна – прыгай!